У меня оптимистичный взгляд на настоящее русской музыки. Наша среда на редкость живучая: несмотря ни на что развиваются инициативы, появляются проектные ансамбли, регионы постепенно реализуют свой потенциал. Приведу в пример международный проект Synesthesia Lab, который мы проводим в Казани. Если в прошлом году к нам поступило около 90 заявок, то сейчас — в разы больше.
Кроме того, у наших слушателей есть большая потребность в новой музыке. По моим ощущениям, российская аудитория гораздо более вовлеченная, чем европейская. В Европе даже крупнейшие фестивали — Impulse или Дармштадтский фестиваль проходят в небольших молодежных пространствах: блэк боксах и андеграундных клубах. А мы тем временем собираем залы Мариинского театра, Московской консерватории, Санкт-Петербургской и Московской филармоний.
***
Русская музыка была и остается частью европейской музыки. И я не считаю, что за два года связь с Западом оборвалась. Да, зарубежные композиторы стали реже приезжать, но я думаю, контакты восстановятся. В остальном же ничего не изменилось. В консерваториях мы продолжаем проходить зарубежных авторов XX и XXI веков. В Европе точно так же изучают русскую музыку. С поездками за рубеж тоже нет проблем. В этом году около 50% заявок на проект Synesthesia Lab пришло из Европы. Я и сам ездил на зарубежные фестивали и не испытывал трудностей с общением. К тому же в эпоху интернета странно говорить о том, что какая-то музыка будет под запретом. Кому она нужна, тот всегда найдет к ней дорогу.
***
Сейчас — время культурных обменов между Востоком и Россией, Востоком и Европой. Появляются интересные композиторы из Китая. Их много на международных конкурсах, и они часто становятся победителями. Но китайцы получают образование, как правило, у нас и в Европе и редко обращаются к своей национальной музыке. Нам нужно использовать моменты, когда на курсах и лабораториях появляются наставники, разбирающиеся в восточной культуре. Это важно для расширения нашего кругозора и возможностей, потому что сейчас европейская музыка (и русская вместе с ней) немного стагнируют.
***
Нам близки состояния борьбы и сопротивления — состояния, характерные для рок-культуры. Они в каком-то плане питают русскую музыку. Навык «плыть против течения» формируется у наших композиторов еще при обучении ВУЗах. Я знаю молодых авторов, которые считают, что им кто-то что-то запрещает, хотя на самом деле это не совсем так. Но включенность в борьбу, какие-то личные обиды им, как ни странно, помогают. И слушателей привлекает эта энергия сопротивления.
***
Композиторы моего поколения открытые дружные, но при этом очень разные: каждый развивается в своем направлении и работает сам по себе. Немного грустно, что между нами не возникает творческого притяжения и не рождаются содружества вроде «Пластики звука» и группы СоМа («Сопротивление Материала»). Сейчас люди вообще не любят встречаться. Всем проще общаться онлайн.
***
Музыкальные ВУЗы должны повернуться к прикладной музыке и стать платформами, где композиторы могли бы знакомиться и делать проекты с хореографами, театральными и кинорежиссерами. Пока что мы плохо знаем друг друга. Одна из причин в том, что музыканты-академисты сами отвернулись от прикладной сферы, считая ее чем-то второсортным. Хотя в самом направлении нет ничего плохого. Просто оно другое, в нем действуют другие законы.